Inside my heart is breaking, my make-up may be flaking. But my smile still stays on.
Останавливай, Мефистофель. Дай, пожалуйста, насмотреться на вандэйковский тонкий профиль и глаза цвета соли с перцем.
Твои пальцы исполнил Дюрер, Микеланджело – слепок бюста. Твоё тело – почти скульптура. И ты вся – без пяти искусство.
Ты же помнишь: четыре года бегал следом, как верный корги, пережил всех твоих уродов, переждал все твои заскоки, как учил наизусть то фото на крыльце университета, где тебя обнимает кто-то, где меня (как обычно) нету, как ты острая, неземная, каждый раз проходила мимо, я, бледнея и погибая, замирал безобразным мимом, как оставил тебе поэму в капюшоне осенней куртки, как решал все твои проблемы, как играл под балконом Курта?
Ты смеялась.
Ты так смеялась, выбирая из фаворитов, слуг, поклонников и прохожих, ты – проклятие, Маргарита. Я с упорством идеалиста добивался короткой встречи.
А теперь ты лежишь так близко.
И останешься здесь навечно.
Кости женщины при ударе не прочнее хрустальной вазы. Нож. Пакет. Едкий запах гари. Ты раздроблена, как Пикассо, ты кричишь человечком Мунка, на полу происходит Поллок, и тебе не поможет, сука, ни твой хахаль, ни косметолог.
Ты красивая.
Ты изящно тонешь в сепии и кармине. Мне не нужно сильнее счастья, чем забыть о простой картине: я с огромным горячим сердцем
жду тебя на холодный кофе.
А теперь?
Да куда нам деться.
Останавливай, Мефистофель.
Твои пальцы исполнил Дюрер, Микеланджело – слепок бюста. Твоё тело – почти скульптура. И ты вся – без пяти искусство.
Ты же помнишь: четыре года бегал следом, как верный корги, пережил всех твоих уродов, переждал все твои заскоки, как учил наизусть то фото на крыльце университета, где тебя обнимает кто-то, где меня (как обычно) нету, как ты острая, неземная, каждый раз проходила мимо, я, бледнея и погибая, замирал безобразным мимом, как оставил тебе поэму в капюшоне осенней куртки, как решал все твои проблемы, как играл под балконом Курта?
Ты смеялась.
Ты так смеялась, выбирая из фаворитов, слуг, поклонников и прохожих, ты – проклятие, Маргарита. Я с упорством идеалиста добивался короткой встречи.
А теперь ты лежишь так близко.
И останешься здесь навечно.
Кости женщины при ударе не прочнее хрустальной вазы. Нож. Пакет. Едкий запах гари. Ты раздроблена, как Пикассо, ты кричишь человечком Мунка, на полу происходит Поллок, и тебе не поможет, сука, ни твой хахаль, ни косметолог.
Ты красивая.
Ты изящно тонешь в сепии и кармине. Мне не нужно сильнее счастья, чем забыть о простой картине: я с огромным горячим сердцем
жду тебя на холодный кофе.
А теперь?
Да куда нам деться.
Останавливай, Мефистофель.
Соня Капилевич