Inside my heart is breaking, my make-up may be flaking. But my smile still stays on.
Перешел дорогу на мягкий знак. На той стороне улицы одинокий трамвай запутался в путях и тянул ко мне свои руки.
- Не сегодня, трамвай, не сегодня.
Прохожу два голодных проспекта и поворачиваю направо кран с холодной водой. Так гораздо лучше, и я уже даже различаю крики из комнаты. Завернувшись в полотенце, выхожу через дверь.
Никого.
- Ты забыл закрыть квартиру.
Резко оборачиваюсь.
- У меня нет замка.
- Тогда тебя могут обокрасть.
- Вряд ли, единственное, что они могут – это вынести мебель и деньги.
Она закуривает, и мне кажется, эта сцена уже была в каком-то фильме. Я не против кинематографа, но работы Ингмара Бергмана всегда оставляли черно-белое впечатление.
- Кстати, я умираю от одиночества, - говорит она.
- Было бы странным, если бы кто-то от него рождался.
- Хожу по квартире туда-сюда, туда и сюда, и ничего смешного, у меня бардак. А ты что делаешь?
- Бутерброды.
Я отложил кухонный нож подальше. Не стоит ей готовить в таком состоянии. В моей комнате синие стены, у нее, в принципе, рыжие волосы. На улице снег.
Четверг.
У хороших людей все плохо. По батарее стучат, решаю открыть.
- Сброшусь с моста после обеда, - продолжает она.
- Лучше до – так пища лучше усвоится.
- Нет, жизнь – это для тех, кому везет.
- Мне редко везет.
- Мне тоже.
- Думаю, это уже можно считать везением.
Она начинает чихать, глаза слезятся и в целом сплошные сопли. Каждый хотел хоть раз сброситься с моста, но не всем повезло его найти. Надеваю шарф через голову, допиваю содержимое непрозрачного стакана.
Стакан становится прозрачным.
- Мне пора уходить?
- Это было бы очень кстати.
- Но мы больше никогда не увидимся.
- Конечно.
- Никогда – это по-настоящему никогда, это даже не сегодня.
- Может, завтра?
Закрываю за ней дверь, а мир уходит из-под ног. Из-под рук. Как одиноко в этих двадцати четырех часах – говорить с кем-то о том, что не с кем говорить. Taking off and landing – the emptiest of feelings. Неудачное поколение – дети читают книги о войне и ничего не знают о мире.
- Что вы знаете о боге? – спросили меня, когда следующим утром я подходил к трамвайной остановке.
- Смотря, что он знает обо мне.
- Он знаете о вас все.
- И даже то, что я левша?
- Конечно.
- Но я не левша.
В самом трамвае обсуждали, как в какой-то синей комнате человек повесился на собственном шарфе. Ужасная трагедия – кровь и мясо вперемешку с разбитыми надеждами.
Рыжая девочка у окна ела бутерброд.
- Не сегодня, трамвай, не сегодня.
Прохожу два голодных проспекта и поворачиваю направо кран с холодной водой. Так гораздо лучше, и я уже даже различаю крики из комнаты. Завернувшись в полотенце, выхожу через дверь.
Никого.
- Ты забыл закрыть квартиру.
Резко оборачиваюсь.
- У меня нет замка.
- Тогда тебя могут обокрасть.
- Вряд ли, единственное, что они могут – это вынести мебель и деньги.
Она закуривает, и мне кажется, эта сцена уже была в каком-то фильме. Я не против кинематографа, но работы Ингмара Бергмана всегда оставляли черно-белое впечатление.
- Кстати, я умираю от одиночества, - говорит она.
- Было бы странным, если бы кто-то от него рождался.
- Хожу по квартире туда-сюда, туда и сюда, и ничего смешного, у меня бардак. А ты что делаешь?
- Бутерброды.
Я отложил кухонный нож подальше. Не стоит ей готовить в таком состоянии. В моей комнате синие стены, у нее, в принципе, рыжие волосы. На улице снег.
Четверг.
У хороших людей все плохо. По батарее стучат, решаю открыть.
- Сброшусь с моста после обеда, - продолжает она.
- Лучше до – так пища лучше усвоится.
- Нет, жизнь – это для тех, кому везет.
- Мне редко везет.
- Мне тоже.
- Думаю, это уже можно считать везением.
Она начинает чихать, глаза слезятся и в целом сплошные сопли. Каждый хотел хоть раз сброситься с моста, но не всем повезло его найти. Надеваю шарф через голову, допиваю содержимое непрозрачного стакана.
Стакан становится прозрачным.
- Мне пора уходить?
- Это было бы очень кстати.
- Но мы больше никогда не увидимся.
- Конечно.
- Никогда – это по-настоящему никогда, это даже не сегодня.
- Может, завтра?
Закрываю за ней дверь, а мир уходит из-под ног. Из-под рук. Как одиноко в этих двадцати четырех часах – говорить с кем-то о том, что не с кем говорить. Taking off and landing – the emptiest of feelings. Неудачное поколение – дети читают книги о войне и ничего не знают о мире.
- Что вы знаете о боге? – спросили меня, когда следующим утром я подходил к трамвайной остановке.
- Смотря, что он знает обо мне.
- Он знаете о вас все.
- И даже то, что я левша?
- Конечно.
- Но я не левша.
В самом трамвае обсуждали, как в какой-то синей комнате человек повесился на собственном шарфе. Ужасная трагедия – кровь и мясо вперемешку с разбитыми надеждами.
Рыжая девочка у окна ела бутерброд.
Восхитительно!
Отсыпь пожалуйста! или научи так)Макс Фрай «Улица Стиклю. Карлсон, который…»